Лучший Форекс-брокер – компания «Альпари». Более 2 млн. клиентов из 150 стран. На рынке – с 1998 года. Выгодные торговые условия, ECN-счета с доступом к межбанковской ликвидности и моментальным исполнением, спреды – от 0 пунктов, кредитное плечо – до 1:1000, положительные отзывы реальных трейдеров.
Книги по Forex и биржевой торговле
Швагер Д. Новые маги рынка. Беседы с лучшими трейдерами Америки

В книге «Новые маги рынка» Джек Швагер беседует с ведущими мировыми портфельными менеджерами и трейдерами, которые достигли выдающихся результатов на рынках акций, фьючерсов, опционов и других. Книга позволяет из первых рук почерпнуть инвестиционные идеи и приемы торговли от ведущих профессионалов – «магов рынка».

Один из наиболее надежных Форекс-брокеров – компания «NPBFX» (Форекс от Нефтепромбанка). Низкие спреды, кэшбек – до 60%, качественная аналитика, бесплатные торговые стратегии и обучающие материалы. Разрешен скальпинг и высокочастотная торговля, любые торговые советники и стратегии. Минимальный депозит – от $10. Лучший Форекс-брокер – компания «Альпари». Выгодные торговые условия, более 2 млн. клиентов, положительные отзывы реальных трейдеров, уникальные инвестиционные сервисы, множество бонусов, акций и призовых конкурсов, торговля валютами, металлами, CFD и бинарными опционами (у данного брокера обозначаются понятием – «Fix-Contracts»), качественная аналитика и обучение.
Получайте компенсацию до 100% от спреда/комиссии, взимаемых Вашим брокером, торгуя через Международное объединение Форекс трейдеров (МОФТ).

РЭНДИ МАККЕЙ. ТРЕЙДЕР-ВЕТЕРАН

Существует немного трейдеров фьючерсами, прошедших путь от открытия счета в несколько тысяч долларов до прибылей в десятки миллионов долларов. Тех, кто смог сохранить свои выигрыши, еще меньше. А если мы теперь добавим такое качество, как 20-летняя история в высшей степени последовательной прибыльности, мы сократим это число примерно до числа республиканцев, поддерживающих Тедди Кеннеди. Рэнди Маккей (Randy МсКау) является одним из этих немногих людей (то есть последовательно успешных трейдеров я не знаю, каковы его политические пристрастия).

Начало торговой карьеры Маккея совпало с рождением торговли валютными фьючерсами. Хотя сейчас фьючерсы на курсы валют стали одними из наиболее активно торгуемых фьючерсных рынков, в первые годы после своего появления это был практически неликвидный рынок. В те дни торговля валютными фьючерсами на бирже была настолько спокойной, что в списке ежедневной активности, осуществлявшейся в яме, торговля была, вероятно, на третьем месте после чтения газет и настольных игр. И все же, несмотря на то, что само выживание рынков валютных фьючерсов было в начале под сомнением, успех Маккея как трейдера никогда сомнений не вызывал. Несмотря на отсутствие активности, Маккей смог уже в первый календарный год занятия этим бизнесом превратить свои первоначальные 2000 долларов в 70 000 долларов (фактически это был 7-месячный период времени).

Маккей продолжил свой успех, делая в каждом году больше денег, чем в предыдущем. Этот стереотип стабильного ежегодного увеличения прибыли был нарушен, когда Маккей решил переключиться с торговли в зале на торговлю дома. Он, однако, быстро приспособился и уже на второй год торговли из дома зарегистрировал свою первую прибыль, превысившую миллион долларов. Маккей продолжал увеличивать свои выигрыши каждый последующий год вплоть до 1986 года, когда он понес свой первый торговый убыток. До этого момента он в течение семи лет зарабатывал более миллиона каждый год.

На протяжении всей своей торговой карьеры Маккей получал прибыль по своему торговому счету 18 из 20 лет. Консервативная оценка суммы его общей прибыли составляет десятки миллионов. Маккей также управлял несколькими счетами для членов своей семьи и друзей. Два самых старых счета, открытых в 1982 году со стартовым капиталом в 10 тыс. долларов, принесли совокупную прибыль свыше одного миллиона долларов каждый.

Несмотря на свой огромный успех на рынках, Маккей ведет себя очень скромно. Вплоть до недавнего времени даже внутри самой отрасли о нем слышали лишь немногие, включая меня. Маккей, однако, решил вступить в мир управления капиталом, а этот переход требует, по меньшей мере, чуть более высокой общественной известности.

Это интервью было взято в офисе Маккея во время торговой сессии. Хотя Маккей в ходе интервью отвлекался на торговлю, он, казалось, был полностью сосредоточен на нашей беседе, за исключением тех моментов, когда он принимал фактические торговые решения. Маккей показался мне чрезвычайно открытым в вопросах о своем личном опыте и своем мыслительном процессе в отношении рынков.

Бинарные опционы («Fix-Contracts») от лучшего Форекс-брокера – компании «Альпари». Минимальный контракт – от $1, экспирация – от 30 сек. Типы опционов: «Выше/Ниже», «Касание», «Диапазон», «Спред», «Экспресс», «Турбо». Альпари – один из наиболее надежных Форекс-брокеров. Более 2 млн. клиентов из 150 стран. На рынке – с 1998 года.

— Как вы впервые познакомились с этим бизнесом?

— В 1970 году я вернулся с военной службы во Вьетнаме...

— Прежде чем вы продолжите, позвольте спросить, вас призвали или вы пошли добровольцем?

— Меня призвали. Когда я учился на втором курсе колледжа, я научился играть в бридж и буквально помешался на этой игре. Я играл день и ночь и пропускал все занятия. Мои прогулы привели к тому, что я получил шесть «неудов». Меня исключили за неуспеваемость, и я был немедленно призван в морскую пехоту.

— Я не знал, что в морскую пехоту направляли по призыву.

— Как правило, так не делалось. Однако было два месяца в 1968 году — апрель и май, — когда им разрешили взять 8 тысяч призывников.

— Вы не пытались открутиться от призыва?

Этот призыв не был для меня неизбежным. Мой отец был полковником резервистов, и он легко мог найти мне какую-нибудь непыльную работенку в резерве.

— Почему же вы тогда сделали такой выбор?

— В то время я полагал, что служба является моим долгом. Думаю, я был слишком консервативным. Я считал, что если пользуюсь правами американского гражданина, то должен нести и обязанности.

— У вас были в то время какие-то личные мнения по поводу войны?

— Я думал, что эта война была глупой, но считал, что коль скоро мы сами избрали своих лидеров, теперь они принимают обязательные для нас решения.

— Вы говорите об этом так, как если бы это было делом гражданской ответственности.

— Именно так я и думал до Вьетнама. Во время и после войны мои чувства серьезно изменились.

— Каким образом?

— Одним из ощущений, которые останутся со мной навсегда, было нахождение в карауле, что время от времени приходилось делать всем вне зависимости от выполняемой работы. Я иногда слышал шум в кустах и думал: «Что это?» Конечно, наихудшей вероятностью было, если бы это подбирался враг, чтобы попытаться меня подстрелить. Я, бывало, думал про себя: «Это враг; я очень хочу убить его». Затем я думал о том, кто же там действительно находится. Это был, вероятно, такой же молодой парнишка, как и я. Меня лично он не ненавидел, он лишь выполнял то, что велели ему делать командиры — как и я. И я, помню, думал: «Что же это такое? Ведь он такой же молодой парень, так же испуганный, как и я, и он пытается убить меня, а я пытаюсь убить его».

Я начал понимать, что война — это сумасшествие. Ведь не было ни малейшего смысла в том, что страны пытаются урегулировать политические разногласия, посылая своих детей убивать друг друга, и тот, кто убьет больше народу, получит взамен кусок земли. Чем больше я находился во Вьетнаме и чем более личный характер приобретал мой опыт, тем более отчетливо я начинал понимать, что война — это сумасшествие.

— Это звучит так, как если бы война сделала из вас пацифиста.

— Во многом так оно и есть.

— А как остальная часть вашего подразделения? Были какие-то преобладающие настроения в отношении войны?

— Чувства у нас были самые разнообразные, но большинство склонялось скорее на сторону «ястребов». Большинство из них думало, что дело наше правое, что мы находились там, чтобы помочь освободить этих людей от коммунизма. Я не знаю, они просто пытались себя в этом убедить или действительно верили в это по-настоящему.

— А вы не ссорились из-за различий в ваших убеждениях?

— Я старался избегать этого. Вы должны помнить, что морские пехотинцы почти все были добровольцами, значит, люди, которые там находились, верили в то, что они делали. Прошлое их очень сильно отличалось от моего. Лишь немногие из них получили высшее образование. Кое-кто вышел из уличных банд. А некоторые очутились там даже потому, что судья предоставил им выбор между тюрьмой и отпущением на поруки при условии, что они отправятся воевать.

— Вы чувствовали себя не на своем месте?

— Я чувствовал себя очень не на своем месте. Я служил в артиллерийском подразделении. Каждый час мы получали сводки погоды, которые должны были использовать для расчета сложного коэффициента поправки. Мы заполняли специальную форму, указывая направление и скорость ветра, плотность воздуха, температуру, вращение Земли и другие факторы, а затем производили математические расчеты с целью получения итогового коэффициента. Каждый раз, когда поступала сводка погоды, у нас происходило что-то вроде игры, где нужно было как можно быстрее рассчитать этот коэффициент. До меня рекорд скорости составлял девятнадцать секунд. На второй день своего пребывания там я побил рекорд и в конечном счете снизил время до девяти секунд. Я думал, что это было страшно весело, и совсем не понимал, что тем самым наживал себе кучу врагов.

Люди, служившие там, предпочитали, чтобы новички были невежественными, чтобы они могли чувствовать, что помогают им подтянуться. А тут появился я, тоже новичок, но из колледжа и при этом делаю все луч ше и быстрее, чем они сами. В первые же четыре месяца я получил три повышения по службе, что у морских пехотинцев было делом неслыханным. И все это получалось как-то нехорошо. Потребовалось какое-то время, но в конце концов я понял, что статус умника из колледжа приносит мне гораздо больше вреда, чем пользы. И я постарался больше смешаться с коллективом, хотя и с умеренным успехом.

— А бывали ли ситуации, когда ваше подразделение оказывалось непосредственно под огнем?

— Да, конечно. Нас обстреливали из гаубиц и ракет почти через день, кроме того, бывали десятки случаев, когда нам приходилось сражаться врукопашную с солдатами, пытавшимися захватить наши позиции. Однако в основном самую большую опасность представляло то, что артиллерийские подразделения были главной целью для северовьетнамских войск и Вьетконга.

— Какова была эмоциональная реакция на переход от цивилизованной жизни к ситуации, где ваша жизнь почти ежедневно подвергалась опасности?

— Таких реакций у человека две. Первая — страх. Помню, как мы высадились из самолета в Дананге, вокруг стояла пальба, и нас быстро засунули на заднее сиденье джипа. Пока мы ехали в базовый лагерь, непрерывно слышались выстрелы. С собой у нас было оружие, но раньше нам стрелять в людей не приходилось. Я был совершенно напуган.

А через несколько месяцев главным чувством стал не страх, а тоска. После того, как вы привыкаете к мысли, что вас могут убить, вы оказываетесь перед лицом 16-часового рабочего дня в абсолютно ужасных условиях. То стояла 40-градусная жара при страшном пыльном ветре, то во время сезона муссонов вы оказывались по колено в грязи и замерзали, даже если температура была 10 — 15 градусов.

— То есть через некоторое время страх рассеялся?

— Страх есть всегда, но к нему привыкаешь. Бывало даже так, что бой становился почти желанным, потому что помогал развеять тоску. Я не хочу, чтобы это звучало как какая-то чепуха — некоторые из моих друзей были убиты в этих боях или потеряли руки или ноги, — но после нескольких месяцев тоска стала гораздо большей проблемой, чем страх.

— Вам случалось бывать в рукопашном бою, где вы знали, что кого-то убили сами?

И да, и нет. Я знаю, что убивал людей, но не было таких конкретных примеров, чтобы я выстрелил, и кто-то упал. Перестрелка — это совсем не то, что показывают по телевизору. Вы не стреляете одиночными в какие-то конкретные цели, а просто ставите винтовку на автоматический огонь и разбрасываете во все стороны как можно больше свинца. Я знаю, что убивал людей из своей винтовки, и, конечно, теми снарядами артиллерийскими, которые направлял, но, к счастью, мне не довелось пережить зрелища, когда человек истекает кровью и умирает от моей пули. И я очень благодарен за это. Мне сих пор снятся кошмары, но уверен, что кошмары мои были бы гораздо хуже, случись мне такое пережить.

— Кошмары из-за того, что вы были орудием смерти или потому что вы подвергались угрозе смерти?

— Кошмары из-за угрозы смерти. Я по сей день вижу один кошмар, в котором за мной гонятся люди с винтовками. Ноги мои вязнут, я не могу бежать достаточно быстро, и они меня настигают.

— Когда вы были во Вьетнаме, думали ли вы, что останетесь в живых?

— Я думаю, что в такой ситуации всегда придерживаешься оптимистичной точки зрения. Я считал, что, конечно, выживу, но многим из моих друзей это не удалось. Я знаю, что такое могло случиться и со мной. Но вы не можете целый год испытывать приступы волнения каждые тридцать секунд. В конечном счете, ум ваш заставляет вас привыкнуть к мысли о том, что вы можете умереть или потерять ногу, и вы живете дальше.

— Как изменил вас вьетнамский опыт?

— Главное изменение заключалось в том, что я превратился из человека, соблюдающего правила, в самостоятельно мыслящую личность. Когда я осознал, что руководители нашей страны не всегда хорошо понимают, что они делают, я стал гораздо более независимым.

— С учетом того, что вы выбрались из Вьетнама целым и невредимым, какой полезный опыт, по вашему ретроспективному мнению, вы оттуда вынесли?

— Полезным опытом были военная дисциплина и понимание того, что война — это сумасшествие. В остальном эти два года, в общем, пропали зря. Мы, бывало, пускались в философские споры с одним из членов подразделения по корректировке огня. Я доказывал, что предпочел бы проспать эти два года, а затем пробудиться, чем так вот пройти через весь этот опыт. Он утверждал, что опыт стоил того, чтобы его пережить.

— А что вы сейчас думаете?

— То же самое. Я считаю, что эти два года из моей жизни просто украли. Когда я был во Вьетнаме, то все остальное для нас называлось словом «мир»: «Что происходит о мире?» «Я хочу вернуться о мир». Мы считали, что нас забрали не просто из дома и от наших друзей, но и вообще из всего мира. Это было так, как если бы мы очутились в другом измерении.

— Я думаю, что день, когда вы уехали оттуда, был одним из лучших дней в вашей жизни.

— Безусловно! Я никогда не забуду этого чувства. Мне досталось место у окна. Когда я видел, как взлетная полоса в Дананге удаляется все больше и больше, я чувствовал, что лечу прямо на небеса.

— Боюсь, что мы немного отклонились от темы. Прежде чем я перебил вас, я спросил, как вы стали трейдером.

— Поскольку до отъезда во Вьетнам я не окончил колледж, мне нужна была работа, которая позволила бы мне одновременно продолжить свое образование. Мой брат Терри был брокером торгового зала на Чикагской товарной бирже (Chicago Mercantile Exchange, CME). Он устроил меня на работу посыльным в торговом зале, что позволяло мне работать по утрам, а после обеда посещать колледж и заниматься по вечерам. Я проработал посыльным пару лет, не имея абсолютно никакого намерения заниматься впоследствии этим делом или вообще каким-либо бизнесом. Я учился на врача-психолога.

— Очевидно, что в какой-то момент ваше настроение изменилось. Что произошло?

— В 1972 году, как раз в то время, когда я оканчивал колледж, СМЕ открыла у себя новое подразделение — международный валютный рынок (International Monetary Market, IMM) для торговли валютами. В то время места на СМЕ продавались по 100 тыс. долларов, что примерно равно нынешним 500 тыс. долларов. Цена такого места была для меня настолько астрономической величиной, что возможность стать трейдером торгового зала не представлялась мне даже отдаленно. Но когда было открыто подразделение IMM, они, стремясь поскорее заполнить торговые ямы, продавали места в нем только лишь по 10 тыс. долларов. Они также раздали всем своим старым членам несколько мест на IMM бесплатно. Будучи членом биржи, мой брат получил одно из таких бесплатных мест. Ему оно тогда не особенно было нужно, и он спросил меня, не хотел бы я временно им попользоваться.

Работая в торговом зале, я начал интересоваться механикой рынка. Мне всегда нравилось иметь дело с числами и играть в разные стратегические игры, такие как бридж и шахматы. Мне нравилось смотреть, как колеблются цены, и пытаться предсказать рынок. Я подумал, что торговля может оказаться интересным занятием.

— Вы сказали, что учились, чтобы стать профессиональным врачом-психологом. Видите ли вы какую-нибудь связь между психологией и рынками?

— Собственно говоря, да. Пока я в течение тех двух лет работал в торговом зале, я понял, что цены двигаются в зависимости от психологии людей, которые торгуют. Вы могли воочию видеть на рынках возбуждение, жадность и страх. Я нашел, что очень интересно следить за настроениями клиентов и смотреть, как их эмоции превращаются в ордера и, в конечном счете, в движение цен на рынке. Я был совершенно очарован этим процессом. И я решил принять предложение брата. Он дал мне право пользования своим местом и одолжил мне 5000 долларов. Я положил 3 тыс. в банк, чтобы жить на эти деньги, а 2 тыс. использовал в качестве торгового счета.

— Насколько я помню, валютные фьючерсы не очень активно торговались в первые пару лет.

— Совершенно верно. В первые несколько недель торговля контрактами шла довольно активно, но когда новизна их потускнела, ликвидность рынка практически истощилась. В попытке поддержать рынок на плаву президент биржи Лео Меламед, тот самый, который придумал валютные фьючерсы и возглавил их введение, каждый день задерживал трейдеров в ямах фьючерсов крупного рогатого скота после того, как эти рынки закрывались, и уговаривал их торговать в валютной яме. В результате весь день рынки валютных фьючерсов бы ли абсолютно мертвы, но затем происходил небольшой всплеск активности после закрытия рынков крупного рогатого скота. Большую часть дня, однако, мы просто сидели и играли в шахматы и нарды.

— А как вам вообще удавалось торговать на рынке во время этих лет минимальной ликвидности?

— От некоторых брокерских домов поступало немного лимитных ордеров (ордеры покупки или продажи с указанием конкретной цены исполнения). В те дни цены еще по старинке писались на меловой доске. Если я видел, что кто-то покупает все предложения по швейцарскому франку, я покупал предложения по немецкой марке. Я не имел, однако, ни малейшего представления о том, в каком направлении может пойти общий рынок. В среднем я проводил две сделки в день.

— Это выглядит не слишком внушительно. С учетом очень ограниченной ликвидности рынка, сколько вы зарабатывали своей торговлей?

— Валютные торги начались в мае 1972 года. К концу этого календарного года я сделал 70 тыс. долларов, что было сверх самых диких моих мечтаний.

— Удивительно, что вы смогли сделать так много на таком на неактивном рынке.

— Так оно и есть. Частично это объясняется тем, что неэффективность цены в те дни была очень велика из-за страшного невежества в отношении валютных рынков. Например, мы даже не знали, что банки торговали на форвардных валютных рынках, которые по сути были точным эквивалентом фьючерсов.

— Продолжился ли ваш успех после того первого года? Были ли у вас какие-то судьбоносные сделки во время первых лет торговли?

— Я читал другую вашу книгу (Market Wizards). Я глубоко уважаю многих трейдеров, которых вы проинтервьюировали. Многие из них рассказали о том, что им пришлось два-три раза разориться, прежде чем они смогли добиться успеха. У меня не было такого опыта. Не хочу выглядеть самонадеянным, но успеха в торговле я добился с самого начала. А поворотным пунктом для меня стала сделка, которая перевела меня из трейдера, торгующего по 20 — 40 лотов, в трейдера, торгующего сотнями контрактов.

В 1976 году британское правительство объявило, что не позволит фунту торговаться выше уровня 1,72 доллара. Они были озабочены тем, что сильный фунт приведет к увеличению импорта. В то время фунт торговался где-то в районе 1,65. К моему удивлению, рынок отреагировал на это объявление, немедленно подскочив до 1,72 доллара. Затем фунт снова упал до 1,68 и снова подскочил до 1,72 доллара. Каждый раз, когда он достигал 1,72 доллара, он падал назад, но каждый раз на все меньшую и меньшую величину. Ценовой диапазон постепенно сокращался до тех пор, пока фунт не стал торговаться очень узко прямо чуть ниже уровня 1,72 доллара.

Большинство людей, которых я знал, говорили: «Ему не позволят подняться выше 1,72 доллара. Мы можем продавать его совершенно спокойно. Это сделка, совершенно лишенная риска». Я же смотрел на вещи по-другому. Для меня рынок выглядел так, как если бы он был ограничен восходящим лимитом. (На многих фьючерсных рынках максимальное внутридневное изменение цены ограничивается определенным лимитом. Под «восходящим лимитом» (limit-up) понимается повышение цены до этой величины. Когда естественная равновесная цена рынка располагается выше этой лимитной цены, рынок блокируется на этом лимите — т. е. торговля фактически прекращается. Причина этого в том, что на уровне лимитной цены существует большое количество покупателей, но почти отсутствуют продавцы.)

Я чувствовал, что раз правительство объявило, что не собирается пустить цену выше определенного уровня, а рынок при этом не упал, это указывало, что должен существовать огромный спрос. И я сказал себе: «Это, должно быть, та самая единственная в жизни возможность». До этого времени самая большая позиция, которую я когда-либо открывал, составляла 30 — 40 контрактов. Я открыл длинную позицию по британскому фунту на 200 контрактов.

Хотя умом я был убежден, что прав, я был ужасно, до смерти напуган, потому что эта позиция была гораздо больше, чем все, чем мне приходилось торговать ранее. В те дни не было Reuters или какой-то другой подобной службы, предоставляющей наличные рыночные котировки по валютам. И я так нервничал из-за этой своей позиции, что каждый день просыпался в пять утра и звонил в Банк Англии, чтобы получить котировку. Я бормотал им что-нибудь о том, что я трейдер из Citibank или Harris Trust, и мне срочно нужна котировка. Обычно я разговаривал с каким-нибудь клерком, который думал, что я важная шишка, и давал мне котировки.

Как-то утром я позвонил из кухни у себя дома, и когда спросил клерка о котировке, он ответил: «Фунт стоит 1,7250 доллара». Я сказал: «Что? Вы имеете в виду 1,7150 доллара, не так ли?» «Нет, — ответил он.— 1,7250 доллара».

И я понял, что вот оно, случилось. К тому времени я вовлек в эту сделку своего брата и ряд друзей и был так взволнован, что позвонил им всем, чтобы сообщить эту новость. Я был настолько уверен в сделке, что даже прикупил еще несколько контрактов для себя. А затем просто сидел и смотрел, как рынок мчится вверх до уровня 1,90 доллара.

— Сколько потребовалось рынку, чтобы подняться на такую высоту?

— Три или четыре месяца.

— А у вас не было соблазна раньше зафиксировать прибыль?

— После того, как рынок пробил уровень 1,72 доллара, как будто вода прорвала дамбу. Я знал, что впереди будет большое движение.

— Почему вы решили, что 1,90 доллара — это правильный уровень для выхода?

— Я подумал, что, поскольку это круглое число, там будет сильное психологическое сопротивление. Кроме того, уровень 1,90 доллара был важной точкой на графиках при предыдущем движении вниз.

День, когда я закрыл позицию, был одним из самых волнующих дней моей жизни. Всего мне нужно было продать 1400 контрактов, поскольку я затащил в эту позицию всех, кого только знал. Тем утром казалось, что весь мир покупает, включая арбитражеров. Я направился в яму и начал выбивать все биды. Всего мне потребовалось примерно 45 минут. Я был так взволнован, что ошибся и продал на 400 контрактов больше, чем было нужно. Когда влияние моей продажи, наконец, достигло банковского рынка, фунт рухнул примерно на сотню пунктов. В итоге и на этих 400 контрактах я тоже сделал деньги.

— Какая часть этих 1400 контрактов была вашей собственной позицией?

— Примерно 400 контрактов.

— А сколько вы в итоге заработали на этой сделке?

— Примерно 1,3 млн долларов.

— Насколько я понимаю, до этого момента ваша максимальная прибыль была ниже 100 тыс. долларов.

— Правильно. Но самое важное в этой сделке было то, что она превратила меня в трейдера, работающего с сотнями лотов. Одной из моих целей в то время было как можно быстрее стать крупным трейдером, потому что я чувствовал, что бизнес шел очень уж легко, и так не могло продолжаться до бесконечности. К счастью для меня, я понял это тогда, потому что торговля сейчас гораздо более трудна, чем она была в то время.

— Вы имеете в виду понимание того, что тогда были по-настоящему хорошие дни для работы на рынке?

— Правильно. Многие из людей, которых я знал, тратили деньги так же быстро, как делали их, исходя из того, что смогут и дальше до бесконечности делать такую же прибыль. Напротив, я полагал, что когда-нибудь таких возможностей больше не останется.

— И когда же все изменилось?

— Рынки начали становиться труднее в 1980-х годах. Высокая инфляция 1970-х привела к сильному движению цен и активному участию публики в работе рынков. Тенденция к снижению инфляции в 80-е годы означала, что крупных движений будет меньше, и что движения цен будут иметь тенденцию становиться более беспорядочными. Кроме того, все чаще и чаще цена начинала двигаться вниз, что приводило к снижению активности публики, потому что публика всегда любит длинные позиции. Поэтому в результате на рынке оказывалось все больше и больше профессионалов, торгующих друг против друга.

— А как обстоят дела сегодня (в 1991 году — прим. пер.), когда доля профессионалов в общей торговой активности стала еще больше, а темпы инфляции остаются низкими? Стала ли торговля еще более трудной?

— Торговля не только стала гораздо более трудной, но она также изменилась. В 1970-е годы движения цены были настолько большими, что все, что вам требовалось сделать, это успеть открыть позицию. Выбор времени не имел такого критического значения. Теперь уже недостаточно исходить из того, что, коль скоро вы торгуете в направлении тренда, вы сделаете деньги. Конечно, вам по-прежнему нужно следовать тренду, потому что это увеличивает шансы в вашу пользу. Но вы также должны уделять гораздо больше внимания тому, когда вы выходите на рынок и когда уходите с него. Я бы сказал так: в 1970-е годы на прогноз приходилось 90%, а на исполнение — 10%, а сегодня на долю прогноза приходится только 25%, а на правильное исполнение — 75% успеха.

— Вы дали хороший пример прогноза в сделке по британскому фунту, о которой рассказали ранее. Но не могли бы вы обобщить ваш подход к предсказанию цен?

— Я слежу за поведением рынка, используя в качестве точки отсчета фундаментальные факторы. Я не использую эти фундаментальные факторы в общепринятом смысле. То есть я не думаю: «Предложение слишком велико, и рынок пойдет вниз». Я скорее смотрю на то, как рынок реагирует на эту фундаментальную информацию.

— Приведите мне конкретный пример.

— На протяжении последнего года или, может, двух лет мы переживали жестокую рецессию — вероятно, худшую, чем признает правительство, — худший упадок рынка недвижимости со времен Великой депрессии, а также войну. Кроме того, рынок должен был быть особенно уязвимым после девятилетнего роста. Но эти отрицательные факторы не смогли привести к значительному падению рынка, и мы по-прежнему торгуемся чуть ниже исторических максимумов. Тот факт, что фондовый рынок оказался значительно сильнее, чем должен был быть, говорит мне, что, по всей вероятности, он пойдет вверх.

— Не могли бы вы привести мне другой пример?

— Накануне начала воздушной войны США против Ирака золото торговалось вблизи критически важного уровня 400 долларов. В ту ночь, когда наши самолеты начали атаковать, золото на дальневосточных рынках повысилось с 397 долларов до 410, а вечером закрылось на уровне примерно 390 долларов. Таким образом, золото пробилось через критический уровень 400 долларов, начав рост, которого все ожидали, но завершило вечер значительно ниже, несмотря на тот факт, что Соединенные Штаты только что вступили в войну. На следующее утро рынок открылся со значительным понижением и в последующие месяцы продолжил движение вниз.

— Есть еще какие-нибудь примеры?

— В течение прошлого лета цены на сою торговались на относительно низких уровнях, чуть ниже 6 долларов. В ближайшей перспективе мы ожидали засуху в разгар приближавшегося сезона роста, и, кроме того, происходило значительное улучшение отношений с Советским Союзом, что увеличивало шансы на рост продаж зерновых в эту страну. Продажи на экспорт и угроза засухи всегда были двумя главными факторами повышения цен. Здесь же у нас в одно и то же время имели место оба этих фактора, а цены оставались на относительно низких уровнях. Соя не только не смогла достичь чего-то большего, чем краткосрочный умеренный рост, но цены даже немного опустились. В этом контексте недавнее падение цены до уровня 5,3 доллара было почти неизбежным. Если цены не могли продолжить свое повышение в условиях ожидания больших экспортных поставок в Советский Союз и угрозы засухи, то что могло заставить рынок расти?

— Помимо сделки по британскому фунту, о которой мы поговорили ранее, какие еще сделки выделяются в вашей 20-летней карьере особенно?

— Одной из моих любимых сделок была короткая продажа канадского доллара с уровня примерно 85 центов до менее 70 центов в начале 1980-х годов. До последнего времени канадское правительство не проводило агрессивных интервенций в поддержку своей валюты. В очевидные моменты (например, 120 по отношению к доллару США, 130, 140) оно, конечно, в течение нескольких дней проводило интервенции, а затем отпускало канадский доллар в свободное плавание. Это было очень легкое движение. Я держал от 1000 до 1500 контрактов на протяжении почти всего этого снижения, продолжавшегося пять лет.

— Послужил ли тот факт, что правительство проводило интервенции с целью поддержки канадского доллара, подкреплением этой сделки? Иными словами, не пытаетесь ли вы торговать в направлении, противоположном интервенциям центральных банков?

— Безусловно. Конечно, нужно проявлять осторожность в ситуациях, где интервенция может быть очень сильной. Но, как я говорил, в то время интервенции в поддержку канадского доллара не были сильными. Эта государственная политика, однако, в процессе движения цены, о котором я рассказываю, изменилась.

В конце концов канадский доллар опустился до 67 центов. Затем однажды он открылся сразу на 120 пунктов выше. На следующий день он открылся еще на 120 пунктов выше. Мои прибыли в каждый из этих дней уменьшались более чем на 1 млн долларов, что несколько пробудило меня от спячки. На третий день Reuters опубликовало сообщение, в котором цитировало премьер-министра Малруни, и там было сказано примерно следующее: «Мы не позволим чикагским спекулянтам определять стоимость нашей валюты. Наша валюта солидная, и мы не позволим ей обесцениться из-за кучки шулеров». Вот так.

— Как я понимаю, в этот момент вы вышли из игры?

— Верно. На этом все и закончилось. Когда сделка шла легко, я хотел в ней оставаться, а когда все изменилось, я захотел выйти. Это часть моей общей философии торговли: я стремлюсь ухватить наиболее легкую часть.

— Как вы определите эту «легкую часть»?

Это основная часть движения. Обычно в начале движения цены торговать трудно, потому что вы не уверены, правы ли вы в отношении тренда. В конце тоже трудно, потому что люди начинают забирать прибыль, и рынок становится очень неустойчивым. А вот середина движения и есть то, что я называю легкой частью.

— Иными словами, меньше всего вас интересуют разворотные точки рынка.

— Правильно. Я никогда не пытаюсь купить на дне или продать на пике. Даже если вам удается поймать дно, рынок может годами болтаться на этом уровне, связывая ваш капитал. Вам совершенно не нужна эта позиция до тех пор, пока не начнется движение. Нужно ждать, когда движение наберет скорость, и только тогда выходить на рынок.

— Т. е. вы считаете, что многие трейдеры совершают ошибку, когда тратят слишком много усилий, пытаясь купить на дне и продать на пике?

— Совершенно верно. Они пытаются навязать рынку свое собственное мнение относительно того, что произойдет. Правильнее было бы следить за движением рынка.

— Ранее вы говорили о том, что стараетесь играть против интервенций центральных банков. Давайте поговорим о ситуациях, в которых такая интервенция является очень сильной. В ноябре 1978 года план Картера по спасению доллара, который был объявлен во время уик-энда, вызвал за ночь огромное падение иностран ных валют. Насколько я понимаю, вы как трендовый трейдер, должно быть, имели накануне этого объявления длинную позицию.

— У меня была огромная длинная позиция, но я ликвидировал большую ее часть на неделю раньше.

— Я не понимаю. Что заставило вас ликвидировать часть позиции? Насколько я помню, заранее признаков какой-либо слабости не было.

— Восходящее движение замедлялось, а не ускорялось. Слабость рынка можно увидеть, даже когда цены продолжают идти вверх и достигают новых исторических максимумов. У меня была длинная позиция и по немецкой марке, и по британскому фунту. Я продал позицию по немецкой марке и оставил британский фунт.

— Можете ли вы описать, какой была ваша реакция в понедельник утром, когда рынки открылись со значительным падением?

— Я знал, что рынок откроется с резким падением задолго до открытия. Мне очень повезло, что я смог продать пару сотен контрактов на фьючерсных рынках, блокированных нисходящим лимитом. (Поскольку спот-рынок торговался значительно ниже допустимого для фьючерсов внутридневного лимита снижения, на цене нисходящего лимита скопилось множество продавцов, но практически не было покупателей. Рынок оказался заперт нисходящим лимитом. Предположительно, на открытии оказалось несколько ордеров на покупку со стороны наивных трейдеров, которые не понимали, что цены спот-рынка соответствуют еще двум дням нисходящего лимита фьючерсов, и именно эти ордера частично покрыли ордер Маккея на продажу.)

Я ликвидировал остальную позицию на банковском рынке, который упал примерно на 1800 пунктов (эквивалент приблизительно трех дней с нисходящим лимитом у фьючерсов).

— Вы просто согласились на убыток в 1800 пунктов в же первый день?

— Конечно.

— Был бы убыток больше, если бы вы подождали до тех пор, пока фьючерсный рынок не станет торговаться свободно?

— Он был бы немного хуже.

— В катастрофических ситуациях, когда неожиданное новостное событие вызывает блокирование фьючерсов на внутридневном лимите, а наличный рынок мгновенно передвигается на расстояние, эквивалентное нескольким лимитным дням у фьючерсов, считаете ли вы, что лучше выйти с рынка немедленно, а не ждать до тех пор, пока фьючерсный рынок не начнет торговаться свободно?

— Есть один принцип, которому я следую и который никогда не позволяет мне даже принимать такое решение. Когда я несу на рынке убытки, я сразу же выхожу с него. Совершенно неважно, где торгуется рынок. Я просто выхожу, потому что считаю, что раз рынок причинил вам ущерб, ваши решения будут значительно менее объективны, чем когда дела идут у вас хорошо. Я считаю, что поступил правильно, даже если бы рынок в тот день взлетел на 1800 пунктов и закрылся с повышением. Если вы цепляетесь за рынок, когда он сильно идет против вас, раньше или позже вас вынесут ногами вперед.

— И сколько же вы потеряли во время того ночного падения?

— Примерно 1,5 млн долларов.

— Думаю, на то время это был ваш самый большой убыток.

— Так и было.

— Можете ли вы описать, какие эмоции вы тогда испытывали?

— До тех пор, пока вы держите открытую позицию, существует огромное волнение. А как только вы выходите, то начинаете забывать об этом. Если вы не сможете выбросить это из головы, вы не сможете торговать.

— Какие еще сделки в вашей карьере выделяются по той или иной причине?

— Мы говорим и о выигрышных, и о проигрышных?

— Конечно.

— (Смеется) В 1979 году я пропустил гигантский рост золота, который завершился в начале 1980 года. Я ужасно переживал из-за того, что упустил это движение.

— Не могли бы вы рассказать мне, почему упустили его?

— Рынок от меня просто убежал. Каждый день я думал: «Эх, если б я купил вчера, сегодня все было бы хорошо». Но у меня была двойная проблема. Во-первых, это было величайшее движение цены в истории биржевых товаров, и я его пропускал. Во-вторых, деньги, которые у меня лежали в банке, постоянно теряли стоимость изза инфляции, и из-за этого я ужасно переживал. В конце концов я купил-таки золото как раз в тот день, когда оно достигло своего максимума. Я купил 50 контрактов. На следующий день рынок открылся на 150 долларов ниже, я потерял 750 тыс. долларов. Но я испытывал такое облегчение от того, что пытка эта, наконец, закончилась, что мне было совершенно наплевать на деньги, которые я потерял. Я буквально молился, чтобы рынок открылся с понижением.

— То есть, по существу, вы открыли длинную позицию, просто чтобы прекратить эти муки.

— Совершенно верно.

— Это выглядит так, как если бы боль от того, что вы пропускаете движение, была гораздо сильнее боли от реальных убытков.

— Так оно и было — по крайней мере, в первые 10 — 12 лет моей работы на рынках. Я надеюсь, что теперь стал несколько более зрелым и больше таких чувств не испытываю.

— Что вы вынесли из этого опыта?

— Я осознал, что нужно больше беспокоиться о тех движениях, в которых вы участвуете, чем о тех, которые пропускаете. Я не всегда это понимал. В те дни, когда у меня была маленькая позиция, а не большая, я фактически надеялся, что рынок откроется против меня.

— Есть ли еще какие-нибудь выдающиеся сделки, где вы потеряли? Например, каким был ваш самый большой убыток?

— Мой самый большой убыток... (Смеется, пока медленно повторяет эту фразу, как бы прокручивая ее в уме) В 1988 году я был очень по-бычьи настроен в отношении канадского доллара после того, как он пробил уровень 80 центов. Я начал постепенно наращивать большую позицию до тех пор, пока она не достигла двух тысяч контрактов.

— Что вызвало у вас такое бычье настроение?

— У меня всегда очень хорошо получалось с канадским долларом. Рынок находился в чрезвычайно сильном бычьем движении и только что пробил психологически важный уровень 80 центов. Я просто был очень уверен в том, что рынок пройдет вверх гораздо дальше.

Я рассчитывал, что эта сделка станет моей предпоследней. Когда я только начинал работать в этом бизнесе, я поставил себе цель сделать на рынке 50 млн долларов. Я хотел положить 25 млн долларов на банковский счет так, чтобы мог с комфортом жить на проценты, а еще 25 млн долларов оставить на развлечения — ну, скажем, купить газету или бейсбольную команду (в те дни на эти деньги вполне можно было купить бейсбольную команду).

Я еще давным-давно запланировал, что моя последняя сделка будет размером в 5 тысяч контрактов, а предпоследняя — приблизительно 2,5 тысячи контрактов. Это и была та самая сделка. Мой план заключался в том, чтобы держать эту позицию, пока канадский доллар не достигнет области 87 — 88 центов, и это движение цены принесло бы мне приблизительно 15 млн долларов. А моя следующая игра могла бы сделать мне 30 млн долларов, и на этом я бы закончил.

Таков был мой план, но получилось все по-иному. В то время я как раз строил себе дом на Ямайке и должен был постоянно, каждые несколько недель, ездить туда, чтобы наблюдать за строительством. Как-то вечером в воскресенье, когда я как раз уезжал, чтобы поймать рейс на Майами, я остановился, чтобы взглянуть на валютные котировки с Дальнего Востока на компьютерном экране. Канадский доллар редко совершает большие движения на дальневосточном рынке, но в этот раз я с удивлением увидел, что цена упала на 100 пунктов. Я буквально держал чемодан в руке, а внизу меня ожидал лимузин, и я сказал себе: «Канадский доллар никогда на Дальнем Востоке на 100 пунктов не перемещается. Он даже и на 20 пунктов там не перемещается. Эта котировка, должно быть, ошибка. Наверное, просто ошиблись на 100 пунктов». И с этой мыслью я вышел в дверь.

Но это не было ошибкой. На следующее утро рынок на IMM открылся с падением более чем на 150 пунктов. Хуже того, в доме у меня не было телефона, и лучшее, что я мог сделать, это броситься в ближайший отель и ждать, пока освободится общественный телефон. К тому времени, когда я смог прозвониться, я уже потерял на этой позиции 3 млн долларов.

— Что вызвало внезапный обвал канадского доллара?

— В то время до канадских выборов оставался приблизительно месяц. По результатам опросов общественного мнения премьер-министр Малруни лидировал с огромным отрывом от своего противника Тернера, который придерживался исключительно либеральных взглядов, в том числе поддерживал независимость Квебека. В тот воскресный вечер состоялись дебаты, на которых Тернер буквально уничтожил Малруни. На следующее утро опросы показали, что за ночь бесспорный 24-процентный отрыв Малруни уменьшился до 8 процентов. И сразу же исход выборов, который за день до этого казался абсолютно предсказуемым, стал весьма спорным. Хуже того, в то время Канада и Соединенные Штаты вели весьма деликатные переговоры по торговому соглашению, а победа Тернера подвергла бы это соглашение большой опасности. Эта внезапная неопределенность на политическом фронте ввергла рынок в полную сумятицу.

— Вы вышли из этой своей позиции?

— Я вышел из примерно 400 контрактов, но рынок понизился так сильно, что я не мог себе представить, что он пойдет вниз еще дальше. Однако в следующие два-три дня он упал еще больше. К тому времени я потерял уже 7 млн долларов. Когда я, наконец, осознал размеры своего убытка, я сказал клерку: «Продавай все».

— А не было ли это дном рынка?

— Это было как раз самое дно. Через месяц цена вернулась на тот уровень, где она была до дебатов.

— И вы пропустили остальную часть движения?

— Я пропустил все движение, и рынок в конечном счете прошел дальше моей первоначальной цели. Я сделал 2 млн долларов на росте и потерял 7 млн долларов на падении, потому что по мере движения вверх я все время увеличивал позицию. Вместо того чтобы заработать, как было запланировано, 15 млн долларов, я в конце концов потерял примерно 5 млн долларов.

— Был ли этот убыток на Ямайке вашим самым сильным переживанием, связанным с рынками?

— Нет. Это был мой самый большой убыток, но не самое большое переживание.

— А какая сделка вызвала больше всего волнений?

— Сделка по британскому фунту в ноябре 1978 года, о которой мы говорили ранее, потому что это был мой первый большой убыток.

— Были ли еще какие-нибудь запомнившиеся сделки?

— В 1982 году я стал замечать в вечерних новостях, что индекс Доу-Джонса поднимается почти каждый день. У меня стали появляться очень сильные бычьи настроения относительно фондового рынка. Это был первый случай, когда я вообще начал испытывать в отношении рынка какие-то чувства, основанные на чем-то кроме наблюдения за фьючерсами. Мне не хотелось заниматься выбором акций, потому что это была не моя игра.

Я открыл счет у одного своего приятеля, фондового брокера, и поручил ему купить довольно широкий ассортимент акций, ибо полагал, что рынок в целом будет повышаться. В то время я не знал, что его метод выбора акций был абсолютно противоположен моему подходу на фьючерсном рынке. Он придерживался теории, что покупать надо самые слабые акции, исходя из того, что они могут потом больше всего повыситься. Ну, это, конечно, была совсем не моя теория. В конце концов, он купил мне всего три акции, его любимые, которым он отдавал предпочтение в течение последних 10 лет.

Пронаблюдав в течение примерно трех месяцев, как Доу рос в то время, как мой счет уменьшался, я попросил его прислать мне графики тех акций, что мне принадлежали. Я обнаружил, что он загнал меня в акции, которые находились вблизи своих минимумов, в то время как я по природе склонен покупать акции, которые двигались вверх. Я решил, что соглашение наше не работает, и закрыл свой счет.

Я раскрыл телефонную книгу и обнаружил, что неподалеку, на углу Мичиган и Вэкер (в Чикаго) находится офис Merrill Lynch. Как-то летним днем после того, как рынок уже закрылся, я пошел в банк и взял кассовый чек на 1 млн долларов. Затем я направился в офис Merrill Lynch и спросил: «Кто здесь главный?». Ко мне вышел управляющий отделением, и я сказал ему: «Я хотел бы поговорить с вашим самым неопытным брокером». Это истинная правда. Я хотел иметь кого-то, у кого не было никаких мнений.

Он передал меня брокеру, которому было года двадцать три, не больше. Я выложил перед ним чек и сказал: «Я хочу открыть счет и вот, что я от вас хочу. Я хочу, чтобы вы начали с инвестирования трех четвертей этих денег в самые разнообразные акции, причем все они должны находится вблизи своих исторических максимумов. После этого я хочу, чтобы вы каждую неделю присылали мне список акций, разбитый по рыночным секторам, располагая акции в каждом секторе таким образом, чтобы было видно, насколько близко они находятся к своим историческим максимумам».

Он точно выполнял мои инструкции, и этот счет у меня замечательно процветал. Однако в тот же год Чикагская товарная биржа начала торговать фьючерсными контрактами на S&P 500, что решило мою проблему относительно того, как торговать общим фондовым рынком. Я поблагодарил брокера за его усилия, закрыл счет и переключился на покупку фьючерсов S&P 500. Я испытывал некоторое неудобство из-за того, что закрыл счет, потому что человек этот делал точно то, что я ему велел. Он разбил рынок на несколько секторов и покупал самые сильные акции в каждом секторе.

— Вам не следует испытывать угрызения совести; вы, вероятно, многому его научили. А как шли у вас дела после того, как вы переключились на фьючерсы фондовых индексов?

— Очень хорошо. Мне повезло, и я поймал большую часть движения S&P от 120 до 300.

— Не могли бы вы побольше рассказать мне о том, что вызвало ваше бычье настроение в отношении фондового рынка?

— Отчасти это было потому, что я почти каждый день видел, как рынок идет вверх без какой-либо особой поддержки со стороны новостей. Собственно говоря, новости на самом деле были весьма негативными: инфляция, процентные ставки и уровень безработицы по-прежнему были очень высоки. Другим важным фактором было то, что фондовый рынок практически не изменился относительно своего уровня двадцатилетней давности, в то время как за тот же период инфляция взлетела до небес. Поэтому с поправкой на инфляцию цены акций были исключительно низкими. Кроме того, мне нравилось то, что в большинстве своем эксперты не показывали особенно бычьих настроений. Был в то время один популярный аналитик, Джо Грэнвилл, чьи комментарии казались мне особенно занятными. Каждый раз, когда рынок достигал нового максимума, он выступал со все более медвежьими заявлениями — а ведь он, предположительно, должен был быть техническим аналитиком.

— Были ли какие-нибудь отдельные торговые ошибки, которые оказались для вас ценными уроками?

— В тот раз, когда я понес первый значительный убыток, я открыл короткую позицию по немецкой марке в условиях, где рынок находился в восходящем лимите. Я мог выйти из рынка на этом восходящем лимите, но не сделал этого. На следующий день рынок дошел до нового восходящего лимита. В результате мой убыток не только удвоился, но мне еще потребовалось два месяца, чтобы восстановить размер своего счета до уровня, который был до этой сделки. По сути я узнал, что от убыточных сделок нужно избавляться немедленно. И дело тут не просто в том, сколько риска вы можете позволить себе в каждой данной сделке, а в том, что вы должны учитывать, как много потенциально выигрышных сделок вы можете пропустить из-за влияния этого убытка на состояние вашего ума и на размер торговой позиции.

— Как изменилось поведение рынка в течение прошлого десятилетия в результате огромного увеличения профессиональной торговли, о котором мы говорили ранее?

— Общая картина, вероятно, осталась той же самой, но природа краткосрочного поведения цены стала почти диаметрально противоположной той, что была раньше. Для того, чтобы получить рост, вам нужно, чтобы люди, не присутствующие на рынке, захотели покупать. Когда большинство участников рынка были людьми неискушенными, трейдеры, бывало, ждали до тех пор, пока известия о росте рынка не попадут на первые страницы газет, и рынок не начнет делать новые максимумы, и только тогда они начинали покупать. Напротив, профессиональные трейдеры, доминирующие на рынках сегодня, отказываются от покупки только в периоды сильного медвежьего тренда. В результате сегодня движения цены, предшествующие крупным трендам, очень отличаются от тех, что были ранее, из-за поведения профессиональных трейдеров, которое очень отличается от поведения наивных трейдеров.

— Как эти соображения изменили характер вашей торговли?

— Я раньше любил покупать или продавать на прорывах (движения цены за пределы предыдущего диапазона — события, которые нередко интерпретируются техническими аналитиками как сигналы о неизбежном продолжении развития цены в том же направлении). Однако сегодня прорывы, получающие продолжения, выглядят так же, как прорывы, которые кончаются ничем. Фактически, ложные прорывы, вероятно, превосходят числом правильные сигналы. Соответственно, я больше не использую стратегию торговли на прорывах. Я пришел к выводу, что главным трендам теперь часто предшествует резкое изменение цены в противоположном направлении. Я по-прежнему выношу свое суждение о вероятных трендах цены, основываясь на общем поведении рынка, как я это делал всегда. Однако я теперь, за редкими исключениями, покупаю на краткосрочных падениях и продаю на отскоках.

— Если вы всегда ждете реакции, прежде чем выйти на рынок, разве вы не рискуете пропустить крупное движение?

— Конечно, ну и что? У меня на экране одновременно 38 рынков. И если я пропущу движение десяти из них, так у меня останется еще десять рынков с сильными трендами. Худшее, что может с вами произойти на рынке — вы окажетесь правы, но все равно потеряете деньги. В этом состоит сегодня опасность покупки на росте и продажи на падении.

— По вашим словам, это прямо какие-то шахматы. Когда ваш противник фермер или дантист, вы играете так, а когда ваш противник профессионал, вы играете иначе.

— Несомненно. Так именно оно и есть. Вы должны все время адаптироваться к переменам.

— Что побудило вас уйти из торгового зала биржи?

— Я прекратил торговать в зале, когда у меня родился первый ребенок — дочь, потому что я хотел быть дома вместе с нею. Я не хотел быть одним из тех отцов, которые проводят с детьми лишь час перед тем, как они отправляются спать. Я хотел воспользоваться преимуществом своего статуса независимого трейдера не только для того, чтобы разбогатеть, но и чтобы получать больше удовольствия от жизни.

— В чем выразилась разница при переходе от торговли в зале к торговле дома?

— Сначала мне было очень тяжело. За время первых 12 — 13 лет торговли единственный раз, когда я сделал денег меньше, чем в предыдущий год, был, когда я начал торговать из дома. В яме вы можете получать быстрый выигрыш, используя небольшие отклонения цены. А когда вы торгуете вне зала, вам приходится соглашаться на торговлю более долгосрочного характера, потому что у вас появляется задержка с исполнением. Я думаю, отчасти моей проблемой в тот первый год работы из дома было то, что я как бы само собой подразумевал, что буду и дальше каждый год делать денег больше, чем в предыдущий, и беспокоиться мне об этом не надо. Но завершив этот весьма посредственный год, я понял, что должен вкладывать в свою торговлю гораздо больше энергии и внимания. На следующий год я начал работать с гораздо большей решимостью, и это был мой первый год, когда я сделал миллион долларов.

— Раньше вы говорили, что стали выигрывающим трейдером с самого начала. Не было ли в ваших действиях чего-либо особого, что могло бы объяснить столь ранний успех?

— В те ранние годы мне очень помогал анализ каждой сделки, которую я проводил. Каждый день я делал копии своих карточек и затем просматривал их дома. У каждого трейдера накапливаются тонны выигрышных и проигрышных сделок. И вам нужно определить, почему выигрыш — это выигрыш, а проигрыш — это проигрыш. Как только вы сможете это понять, вы сможете стать более избирательным в своей торговле и избегать тех сделок, которые имеют больше шансов на проигрыш.

— Какие еще советы могли бы вы дать трейдерам?

— Самый важный совет — это никогда не позволять проигрышной сделке выходить из-под контроля. Вы должны быть уверены, что можете позволить себе ошибиться двадцать, а то и тридцать раз подряд и все-таки у вас на счете еще останутся деньги. Когда я торгую, я рискую, пожалуй, пятью, может быть, десятью процентами денег, имеющихся на моем счете. Если я получил убыток, то в следующей сделке я буду рисковать не более чем четырьмя процентами своего счета. Если я снова проиграю, я уменьшу размер торгового риска до двух процентов. И я продолжу уменьшение размера торговой позиции все то время, пока проигрываю. Был случай, когда во время полосы неудач я в своей торговле опустился с трех тысяч контрактов на сделку до всего лишь десяти, а потом прошел весь путь назад.

— Является ли такое серьезное варьирование размера торговой позиции ключевым элементом вашего успеха?

Разумеется, потому что каждый трейдер проходит сквозь полосы неудач.

— Значит, вы относитесь к себе, как к своеобразному тренду.

— Определенно, и тому есть логическое обоснование. Когда вы торгуете хорошо, у вас лучше состояние ума. Когда вы торгуете плохо, вы начинаете желать и надеяться. Вместо того чтобы открывать сделки, имеющие логическое обоснование, вы начинаете влезать в сделки, на успех которых лишь надеетесь.

— Иными словами, вы ждете до тех пор, пока у вас снова не сложится определенное состояние ума. Добиться этого можно лишь путем выигрыша, и до тех пор вы не хотите ставить по-крупному.

— Совершенно верно.

— Вам довелось видеть много трейдеров, когда вы торговали и в операционном зале биржи, и вне зала. Есть ли какие-то заметные отличия между победителями и неудачниками?

— Я обратил внимание на одну интересную вещь. Практически каждый известный мне преуспевающий трейдер в конечном счете пришел к торговому стилю, подходящему его характеру. Например, мой брат по характеру человек очень трудолюбивый и скрупулезный. Когда приближается 15 апреля, он любит сесть, наточить карандаши и рассчитать свой подоходный налог. Фактически он, наверное, все свои карандаши затачивает в марте.

— Он, наверное, один такой на свете.

— Правильно. Короче говоря, он торгует спредами, что идеально подходит его характеру (спред-трейдер стремится воспользоваться расхождениями цен между родственными финансовыми инструментами путем одновременного открытия на рынке длинной и короткой позиций, компенсирующих друг друга, а не чистой длинной или короткой позиции). И у него это прекрасно получалось. Вы могли зайти в яму и спросить у него котировку по любой комбинации спрэдов, и он мог дать вам цену немедленно. Он никогда не отходил от этого и не шел на такой риск, как я, но он торговал так, как ему хотелось торговать. С другой стороны, у меня есть друзья-спекулянты, которые относятся к такому типу людей, которые могут в любой момент улететь в Лас-Вегас или полезть карабкаться на какую-нибудь гору в Африке. Суть тут в том, что торговые стили пре успевающих трейдеров должны соответствовать их индивидуальностям.

— А как насчет вашего собственного характера - насколько он соответствует вашему торговому стилю?

— Я думаю, он подходит очень хорошо. Я воспитывался в очень консервативных условиях. Меня воспитали в католической вере, и я даже четыре года проучился в семинарии, потому что хотел стать священником. Как мы говорили ранее, я сознательно позволил, чтобы меня призвали в армию. Я был очень прямолинейным парнишкой. Став взрослым, я, как только получил свободу, которую дают деньги, стал более склонным к принятию риска. Пятнадцать лет назад я ездил в Африку, еще до того как это стало популярным, и много рисковал уже будучи взрослым человеком, потому что считаю, что жизнь коротка и нужно жить и наслаждаться ею, пока она есть.

В моем торговом стиле перемешаны оба этих противоположных качества личности. Я беру ориентированную на риск часть своей личности и помещаю туда, где ей место, — в торговлю. А затем я беру консервативную часть своей личности и помещаю туда, где место ей, — в управление капиталом. Моя техника управления капиталом исключительно консервативна. Я никогда не рискую деньгами, сравнимыми по величине с суммой, находящейся на моем счете, не говоря уже о том, чтобы рисковать всеми своими средствами.

— Вы имеете в виду, что неважно, какой у человека характер, если нет конфликта между его характером и торговым стилем?

— Совершенно верно. Тут нет никакой разницы, потому что существует огромное количество разных торговых стилей, и вы всегда можете найти такой, который лучше всего подойдет вашему характеру.

— Можете ли вы дать какие-нибудь конкретные советы проигрывающим трейдерам?

— Иногда причина, по которой люди проигрывают, заключается в том, что они недостаточно избирательны. После анализа трейдер может обнаружить, что если бы он сконцентрировался только на тех сделках, которые идут хорошо, и отбрасывал все другие типы сделок, он мог бы фактически добиться успеха. Однако если трейдер анализирует сделки, но все равно не может делать деньги, ему, вероятно, следует заняться чем-то другим.

Каково первое правило торговли? Я считаю, что важнее всего найти тот подход, с которым трейдер чувствует себя уютно — а именно, тот подход, который соответствует личности трейдера. Маккей называет это качество характера самым главным элементом, отделяющим победителей от неудачников. Каждый трейдер должен выбрать подходящую область рынка, выбрать между системной и дискреционной торговлей, между фундаментальными и техническими методами, между позиционной торговлей и торговлей спрэдами, краткосрочными и долгосрочными опеарциями, агрессивным и консервативным подходами и т. д. Из всех многообразных стилей один будет хорошо подходить индивидуальности трейдера, а другие приведут к внутреннему конфликту.

Тут вы можете подумать, что концепция выбора торговой методологии, соответствующей индивидуальности трейдера, не требует, похоже, большого ума. В конце концов, — можете вы спросить, — разве каждый трейдер сам не выбирает метод, совместимый с его собственным характером? Абсолютно нет! Мой собственный опыт в этой сфере подробно описывается в последнем разделе данной книги.

В более общем смысле, среди трейдеров значительно более распространено принятие методов, абсолютно несовместимых со свойствами их характеров. Есть трейдеры, которые прекрасно разрабатывают системы, но постоянно нарушают или неправильно используют свои же собственные системы — с катастрофическими результатами. Есть трейдеры, которые естественным образом склонны к разработке долгосрочных стратегий, но вместо этого торгуют в краткосрочном диапазоне из-за нетерпения или побуждения «сделать что-нибудь». Есть прирожденные трейдеры биржевого операционного зала, обладающие великолепными интуитивными навыками, которые уходят из этой дружественной им среды и становятся весьма посредственными портфельными менеджерами. И есть, конечно, люди с теоретической ориентацией, которые разрабатывают сложные, с малым риском арбитражные стратегии, а затем вдруг решают стать позиционными трейдерами — а этот подход требует определенной степени принятия риска, значительно превышающей удобные для них уровни.

Во всех вышеописанных случаях люди с природными склонностями, подходящими для одного стиля торговли, используют диаметрально противоположный стиль, обычно чтобы удовлетворить какую-то свою эмоциональную потребность. Иными словами, вопрос соотнесения свойств характера и торгового стиля может оказаться делом здравого смысла, но здравого смысла обычно и не хватает. Важность этой концепции, однако, подчеркивается утверждением Маккея, что практически каждый известный ему преуспевающий трейдер в конечном счете пришел к торговому стилю, подходящему его характеру.

Важным элементом торгового подхода самого Маккея является радикальное варьирование размера позиции. Когда дела у него идут хорошо и он, соответственно, рассчитывает, что шансы на успех у него наивысшие, Маккей торгует очень большими позициями. С другой стороны, когда дела идут неважно он уменьшает свою торговую позицию до незначительных уровней. Нередко размер торговой позиции Маккея колеблется более чем стократно. Такой подход служит не только уменьшению риска во время периодов затяжных неудач, но и увеличивает прибыль во время выигрышных периодов. Трейдер, использующий подход, где размер позиции неизменен, отказывается от важного преимущества примерно так же, как игрок в блэкджек все время ставит одну и ту же сумму вне зависимости от того, какие карты ему сданы.

Управление риском является еще одним важным элементом подхода Маккея, как, впрочем, и у большинства великих трейдеров. В дополнение к резкому сокращению размера позиции во время периодов неудач, как описывалось выше, Маккей также считает, что когда дела идут плохо, нужно немедленно закрывать позицию. В одном из немногих случаев, когда он отклонился от этого провозглашенного им критически важного принципа (длинная позиция по канадскому доллару, описанная в интервью), необычное для него двухдневное промедление превратило убыток в 3,5 млн долларов в убыток в 7 млн долларов.

Хотя Маккей является преимущественно техническим трейдером, фундаментальный анализ играет критически важную роль в определении его главных торговых стратегий. Он, однако, использует фундаментальные факторы довольно необычным способом. Маккей не пытается определить с помощью фундаментальных факторов бычье или медвежье настроение рынка, не придает он какого-то непосредственного значения и медвежьему или бычьему характеру фундаментальных новостей. Вместо этого он концентрируется на реакции рынка на фундаментальные новости. Например, если рынок не обращает внимания на целый ряд медвежьих новостей, Маккей рассматривает это как признак неизбежности бычьего движения.

Лучшие брокеры:
Лучший Форекс-брокер 2024 года – компания «Альпари». Более 2 млн. клиентов из 150 стран. На рынке – с 1998 года. Выгодные торговые условия, ECN-счета с доступом к межбанковской ликвидности и моментальным исполнением, спреды – от 0 пунктов, кредитное плечо – до 1:1000, положительные отзывы реальных трейдеров.
Один из лучших Форекс-брокеров 2024 года – компания «RoboForex». ECN-счета с депозитом от $10. Возможность торговать акциями Amazon, Facebook, Siemens и еще более чем 12000 активов через платформу «R Trader» с депозитом от $100. Разрешены скальпинг, пипсовка, любые советники и стратегии. Имеется бесплатный конструктор торговых стратегий.
Один из лучших Форекс-брокеров 2024 года – компания «NPBFX». Банковский Форекс. На рынке – с 1996 года. До 2016 года обслуживание всех клиентов осуществлялось от лица банка с лицензией Банка России (АО «Нефтепромбанк»). В начале 2016 года был проведен ребрендинг и перевод обслуживания частных клиентов в международную компанию «NPBFX Limited» с лицензией IFSC. В банке продолжается обслуживание корпоративных клиентов.
Лучший Форекс-брокер 2024 года – компания «Альпари». Более 2 млн. клиентов из 150 стран. На рынке – с 1998 года. Выгодные торговые условия, ECN-счета с доступом к межбанковской ликвидности и моментальным исполнением, спреды – от 0 пунктов, кредитное плечо – до 1:1000, положительные отзывы реальных трейдеров.
Содержание Далее
Лучший Форекс-брокер – компания «Альпари». Выгодные торговые условия, более 2 млн. клиентов, положительные отзывы реальных трейдеров, уникальные инвестиционные сервисы, множество бонусов, акций и призовых конкурсов, торговля валютами, металлами, CFD и бинарными опционами (у данного брокера обозначаются понятием – «Fix-Contracts»), качественная аналитика и обучение. Forex: пять шагов к успешному трейдингу Один из наиболее надежных Форекс-брокеров – компания «NPBFX» (Форекс от Нефтепромбанка). Низкие спреды, кэшбек – до 60%, качественная аналитика, бесплатные торговые стратегии и обучающие материалы. Разрешен скальпинг и высокочастотная торговля, любые торговые советники и стратегии. Минимальный депозит – от $10.